Неточные совпадения
Во время разлуки с ним и при том приливе любви, который она испытывала всё это последнее время, она воображала его четырехлетним
мальчиком, каким она больше всего любила его. Теперь он был даже не таким, как она оставила его; он еще дальше стал от четырехлетнего, еще вырос и похудел. Что это! Как худо его лицо, как коротки его волосы! Как длинны руки! Как изменился он с тех пор, как она оставила его! Но это был он, с его формой
головы, его губами, его мягкою шейкой и широкими плечиками.
«Если б они знали, — думал он, с значительным видом склонив
голову при слушании доклада, — каким виноватым
мальчиком полчаса тому назад был их председатель!» — И глаза его смеялись при чтении доклада. До двух часов занятия должны были итти не прерываясь, а в два часа — перерыв и завтрак.
Два
мальчика в тени ракиты ловили удочками рыбу. Один, старший, только что закинул удочку и старательно выводил поплавок из-за куста, весь поглощенный этим делом; другой, помоложе, лежал на траве, облокотив спутанную белокурую
голову на руки, и смотрел задумчивыми голубыми глазами на воду. О чем он думал?
Это они знают наверное, — думала она, глядя на двух
мальчиков, остановивших мороженника, который снимал с
головы кадку и утирал концом полотенца потное лицо.
Володя и старший Ивин нагнули ему
голову и поставили ее на лексиконы; я и Сережа схватили бедного
мальчика за тоненькие ноги, которыми он махал в разные стороны, засучили ему панталоны до колен и с громким смехом вскинули их кверху; младший Ивин поддерживал равновесие всего туловища.
Девочка только дрожала;
мальчик же, стоя на
голых коленочках, размеренно подымал ручонку, крестился полным крестом и кланялся в землю, стукаясь лбом, что, по-видимому, доставляло ему особенное удовольствие.
— Я их боюсь, лягушек-то, — заметил Васька,
мальчик лет семи, с белою, как лен,
головою, в сером казакине с стоячим воротником и босой.
Явился толстенький человечек с
голым черепом, с желтым лицом без усов и бровей, тоже как будто уродливо распухший
мальчик; он взмахнул руками, и все полосатые отчаянно запели...
Дунаев, кивнув
головой, ушел, а Самгину вспомнилось, что на днях, когда он попробовал играть с
мальчиком и чем-то рассердил его, Аркадий обиженно убежал от него, а Спивак сказала тоном учительницы, хотя и с улыбкой...
Фигура старика как будто знакома, — если б не
мальчик и не эта походка, его можно бы принять за Дьякона, но Дьякон ходил тяжело и нагнув
голову, а этот держит ее гордо и прямо, как слепой.
Мальчики ушли. Лидия осталась, отшвырнула веревки и подняла
голову, прислушиваясь к чему-то. Незадолго пред этим сад был обильно вспрыснут дождем, на освеженной листве весело сверкали в лучах заката разноцветные капли. Лидия заплакала, стирая пальцем со щек слезинки, губы у нее дрожали, и все лицо болезненно морщилось. Клим видел это, сидя на подоконнике в своей комнате. Он испуганно вздрогнул, когда над
головою его раздался свирепый крик отца Бориса...
Это было очень оглушительно, а когда
мальчики кончили петь, стало очень душно. Настоящий Старик отирал платком вспотевшее лицо свое. Климу показалось, что, кроме пота, по щекам деда текут и слезы. Раздачи подарков не стали дожидаться — у Клима разболелась
голова. Дорогой он спросил дедушку...
Пара темно-бронзовых, монументально крупных лошадей важно катила солидное ландо: в нем — старуха в черном шелке, в черных кружевах на седовласой
голове, с длинным, сухим лицом;
голову она держала прямо, надменно, серенькие пятна глаз смотрели в широкую синюю спину кучера, рука в перчатке держала золотой лорнет. Рядом с нею благодушно улыбалась, кивая
головою, толстая дама, против них два
мальчика, тоже неподвижные и безличные, точно куклы.
— Будет? — повторил и он, подступив к ней широкими шагами, и чувствовал, что волосы у него поднимаются на
голове и дрожь бежит по телу. — Татьяна Марковна! Не маните меня напрасной надеждой, я не
мальчик! Что я говорю — то верно, но хочу, чтоб и то, что сказано мне — было верно, чтобы не отняли у меня потом! Кто мне поручится, что это будет, что Вера Васильевна… когда-нибудь…
Но к рисованью он пристрастился и, через месяц после «зрачков», копировал кудрявого
мальчика, потом
голову Фингала.
— Алексей Владимирович Дарзан, Ипполит Александрович Нащокин, — поспешно познакомил их князь; этого
мальчика все-таки можно было рекомендовать: фамилия была хорошая и известная, но нас он давеча не отрекомендовал, и мы продолжали сидеть по своим углам. Я решительно не хотел повертывать к ним
головы; но Стебельков при виде молодого человека стал радостно осклабляться и видимо угрожал заговорить. Все это мне становилось даже забавно.
С князем он был на дружеской ноге: они часто вместе и заодно играли; но князь даже вздрогнул, завидев его, я заметил это с своего места: этот
мальчик был всюду как у себя дома, говорил громко и весело, не стесняясь ничем и все, что на ум придет, и, уж разумеется, ему и в
голову не могло прийти, что наш хозяин так дрожит перед своим важным гостем за свое общество.
Да еще сын Вандика,
мальчик лет шести, которого он взял так, прокататься, долгом считал высовывать
голову во все отверстия, сделанные в покрышке экипажа для воздуха, и в одно из них высунулся так неосторожно, что выпал вон, и прямо носом.
Несмотря на неожиданность и важность разговора нынче вечером с Симонсоном и Катюшей, он не останавливался на этом событии: отношение его к этому было слишком сложно и вместе с тем неопределенно, и поэтому он отгонял от себя мысль об этом. Но тем живее вспоминал он зрелище этих несчастных, задыхающихся в удушливом воздухе и валявшихся на жидкости, вытекавшей из вонючей кадки, и в особенности этого
мальчика с невинным лицом, спавшего на ноге каторжного, который не выходил у него из
головы.
Из всего того, что видел нынче Нехлюдов, самым ужасным ему показался
мальчик, спавший на жиже, вытекавшей из парахи, положив
голову на ногу арестанта.
— Очень рад вас видеть, мы были старые знакомые и друзья с вашей матушкой. Видал вас
мальчиком и офицером потом. Ну, садитесь, расскажите, чем могу вам служить. Да, да, — говорил он, покачивая стриженой седой
головой в то время, как Нехлюдов рассказывал историю Федосьи. — Говорите, говорите, я всё понял; да, да, это в самом деле трогательно. Что же, вы подали прошение?
— Вы приехали как нельзя более кстати, — продолжал Ляховский, мотая
головой, как фарфоровый китаец. — Вы, конечно, уже слышали, какой переполох устроил этот
мальчик, ваш брат… Да, да Я удивляюсь. Профессор Тидеман — такой прекрасный человек… Я имею о нем самые отличные рекомендации. Мы как раз кончили с Альфонсом Богданычем кой-какие счеты и теперь можем приступить прямо к делу… Вот и Александр Павлыч здесь. Я, право, так рад, так рад вас видеть у себя, Сергей Александрыч… Мы сейчас же и займемся!..
— А я Смурову в
голову попал! — вскрикнул
мальчик.
А Калганов забежал в сени, сел в углу, нагнул
голову, закрыл руками лицо и заплакал, долго так сидел и плакал, — плакал, точно был еще маленький
мальчик, а не двадцатилетний уже молодой человек. О, он поверил в виновность Мити почти вполне! «Что же это за люди, какие же после того могут быть люди!» — бессвязно восклицал он в горьком унынии, почти в отчаянии. Не хотелось даже и жить ему в ту минуту на свете. «Стоит ли, стоит ли!» — восклицал огорченный юноша.
— Да, мне. Давеча он на улице с
мальчиками камнями перебрасывался; они в него шестеро кидают, а он один. Я подошел к нему, а он и в меня камень бросил, потом другой мне в
голову. Я спросил: что я ему сделал? Он вдруг бросился и больно укусил мне палец, не знаю за что.
Действительно, к воротам дома подъехала принадлежавшая госпоже Хохлаковой карета. Штабс-капитан, ждавший все утро доктора, сломя
голову бросился к воротам встречать его. Маменька подобралась и напустила на себя важности. Алеша подошел к Илюше и стал оправлять ему подушку. Ниночка, из своих кресел, с беспокойством следила за тем, как он оправляет постельку.
Мальчики торопливо стали прощаться, некоторые из них пообещались зайти вечером. Коля крикнул Перезвона, и тот соскочил с постели.
Мальчик молча и задорно ждал лишь одного, что вот теперь Алеша уж несомненно на него бросится; видя же, что тот даже и теперь не бросается, совершенно озлился, как зверенок: он сорвался с места и кинулся сам на Алешу, и не успел тот шевельнуться, как злой мальчишка, нагнув
голову и схватив обеими руками его левую руку, больно укусил ему средний ее палец.
И шесть камней разом вылетели из группы. Один угодил
мальчику в
голову, и тот упал, но мигом вскочил и с остервенением начал отвечать в группу камнями. С обеих сторон началась непрерывная перестрелка, у многих в группе тоже оказались в кармане заготовленные камни.
По самой середине ярко освещенного двора, на самом, как говорится, припеке, лежал, лицом к земле и накрывши
голову армяком, как мне показалось,
мальчик.
Итак, я лежал под кустиком в стороне и поглядывал на
мальчиков. Небольшой котельчик висел над одним из огней; в нем варились «картошки». Павлуша наблюдал за ним и, стоя на коленях, тыкал щепкой в закипавшую воду. Федя лежал, опершись на локоть и раскинув полы своего армяка. Ильюша сидел рядом с Костей и все так же напряженно щурился. Костя понурил немного
голову и глядел куда-то вдаль. Ваня не шевелился под своей рогожей. Я притворился спящим. Понемногу
мальчики опять разговорились.
У второго
мальчика, Павлуши, волосы были всклоченные, черные, глаза серые, скулы широкие, лицо бледное, рябое, рот большой, но правильный, вся
голова огромная, как говорится с пивной котел, тело приземистое, неуклюжее.
— Гм! Все равно
мальчик. Та к ходи,
головой качай. Глаза есть, посмотри не могу, понимай нету. Верно — это люди в городе живи. Олень искай не надо; кушай хочу — купи. Один сопка живи не могу — скоро пропади.
Мальчик не отвечал ни слова и стоял, потупя
голову и приняв на себя вид настоящего дурачка.
Жизнь… жизни, народы, революции, любимейшие
головы возникали, менялись и исчезали между Воробьевыми горами и Примроз-Гилем; след их уже почти заметен беспощадным вихрем событий. Все изменилось вокруг: Темза течет вместо Москвы-реки, и чужое племя около… и нет нам больше дороги на родину… одна мечта двух
мальчиков — одного 13 лет, другого 14 — уцелела!
Мальчиком мне приходилось бить стулом по
голове.
Мастеровые в будние дни начинали работы в шесть-семь часов утра и кончали в десять вечера. В мастерской портного Воздвиженского работало пятьдесят человек. Женатые жили семьями в квартирах на дворе; а холостые с мальчиками-учениками ночевали в мастерских, спали на верстаках и на полу, без всяких постелей: подушка — полено в
головах или свои штаны, если еще не пропиты.
Саня был
мальчик длинный, худощавый, с деревенскими приемами, которые делали его жертвой насмешек, с детски чистым сердцем и
головой, слабоватой на учение.
Но как только
мальчик робко приблизился, Уляницкий с быстротою кошки схватил его, нагнул, зажал
голову в свои колени, спустил штанишки, и в воздухе засвистел пучок розог.
Потом мысль моя перешла к книгам, и мне пришла в
голову идея: что, если бы описать просто
мальчика, вроде меня, жившего сначала в Житомире, потом переехавшего вот сюда, в Ровно; описать все, что он чувствовал, описать людей, которые его окружали, и даже вот эту минуту, когда он стоит на пустой улице и меряет свой теперешний духовный рост со своим прошлым и настоящим.
И сам я, казалось, всегда был таким же
мальчиком с большой
головой, причем старший брат был несколько выше меня, а младший ниже…
Еврейский
мальчик, бежавший в ремесленное училище; сапожный ученик с выпачканным лицом и босой, но с большим сапогом в руке; длинный верзила, шедший с кнутом около воза с глиной; наконец, бродячая собака, пробежавшая мимо меня с опущенной
головой, — все они, казалось мне, знают, что я — маленький
мальчик, в первый раз отпущенный матерью без провожатых, у которого, вдобавок, в кармане лежит огромная сумма в три гроша (полторы копейки).
Муж мой умер от шампанского, — он страшно пил, — и на несчастье я полюбила другого, сошлась, и как раз в это время, — это было первое наказание, удар прямо в
голову, — вот тут на реке… утонул мой
мальчик, и я уехала за границу, совсем уехала, чтобы никогда не возвращаться, не видеть этой реки…
Старший
мальчик встал и кивнул
головою на дедов дом...
Помнится, записывая в одной избе татарского
мальчика трех лет, в ермолке, с широким расстоянием между глазами, я сказал ему несколько ласковых слов, и вдруг равнодушное лицо его отца, казанского татарина, прояснилось, и он весело закивал
головой, как бы соглашаясь со мной, что его сын очень хороший
мальчик, и мне показалось, что этот татарин счастлив.
Теплые прикосновения солнца быстро обмахивались кем-то, и струя ветра, звеня в уши, охватывая лицо, виски,
голову до самого затылка, тянулась вокруг, как будто стараясь подхватить
мальчика, увлечь его куда-то в пространство, которого он не мог видеть, унося сознание, навевая забывчивую истому.
Мать была умна и потому сумела победить в себе непосредственное побуждение, заставлявшее ее кидаться сломя
голову при каждом жалобном крике ребенка. Спустя несколько месяцев после этого разговора
мальчик свободно и быстро ползал по комнатам, настораживая слух навстречу всякому звуку и, с какою-то необычною в других детях живостью, ощупывал всякий предмет, попадавший в руки.
Даль звучала в его ушах смутно замиравшею песней; когда же по небу гулко перекатывался весенний гром, заполняя собой пространство и с сердитым рокотом теряясь за тучами, слепой
мальчик прислушивался к этому рокоту с благоговейным испугом, и сердце его расширялось, а в
голове возникало величавое представление о просторе поднебесных высот.
Приехал доктор. Взяв ребенка на руки, он перенес и уложил его поближе к окну. Быстро отдернув занавеску, он пропустил в комнату луч яркого света и наклонился над
мальчиком с своими инструментами. Петр сидел тут же с опущенной
головой, все такой же подавленный и безучастный. Казалось, он не придавал действиям доктора ни малейшего значения, предвидя вперед результаты.
И
мальчик поворачивал к ней свое лицо, светившееся благодарностью, брал ее руку и кивал
головой, продолжая прислушиваться с вдумчивым и осмысленным вниманием.
Слово участия и ласковый тон вызвали в
мальчике еще большую нервную вспышку плача. Тогда девочка присела около него на корточки; просидев так с полминуты, она тихо тронула его волосы, погладила его
голову и затем, с мягкою настойчивостью матери, которая успокаивает наказанного ребенка, приподняла его
голову и стала вытирать платком заплаканные глаза.